6 ноября 2017 жителю и старожилу нашего района Иванову Александру Юрьевичу исполняется 80 лет. Мы искренне поздравляем юбиляра. Желаем здоровья, долгих лет жизни ему и членам его семьи. Александр Юрьевич является почетным работником Министерства морского флота, он занимал руководящие должности в Балтийском морском пароходстве, в Государственном Эрмитаже,
и сейчас ведёт активную общественную деятельность по воспитанию молодёжи, делится своим обширным опытом. Вопросы задавал Мурзин Павел Леонидович, выпускник ЛВИМУ им.адм.С.О.Макарова.
Итак, Александр Юрьевич, приятно видеть Вас в добром здравии. Начнем с самого начала, самый первый и самый простой вопрос: Какие Ваши самые первые впечатления из детства?
Из детства? Удивительные! Дело в том, что я родился в 37-м году, в 39-м папу призвали в армию, а в 40-м он погиб, в Финскую компанию. И вот мне 2,5 года. Хочешь верь, хочешь нет. Я помню 2 эпизода. Я помню, что мы с папой входим в церковь Кулич и Пасха, а в ней в это время библиотека, это 39-й год. В ней библиотека размещена. Слава Богу, не испаганили церковь, не сделали картофелехранилище. Заходим в эту церковь, я помню, папа открывает дверь, мы заходим с ним, я спрашиваю: «А почему здесь библиотека?» Он мне что-то там отвечает. Я помню этот момент.
И второй момент. Наш дом стоял рядом с церковью. (имеется ввиду Успенских храм на Александровском кладбище) Был собственный дом. Здесь у рабочих Александровского села были свои дома. Это у люмпенов были бараки, а у рабочих были свои дома, хозяйства, все как надо. Был свой дом. Я помню как папа на кухне разрезает бублик и мажет его мне маслом. Вот 2 момента из детства помню. Мне три годика. (смеется)
Бублик вдоль?
Да, вдоль разрезает и мажет маслом. Вот два момента. А потом война, эвакуация. А папа погиб.
А был рабочим?
Нет, он был у меня горный инженер, электрик. Один из авторов электрификации Комсомольск-на-Амуре. Вот они праздновали на днях свой праздник. Я думал, может помянут все-таки. А погиб он начальником штаба полка, который завоёвывал город Койвисто, нынешний Приморск на Карельском перешейке. Там ему на мемориале в центре города положена могильная плита, где написано «Иванов Юрий Владимирович, годы жизни 1910 — 1940». 29 лет было человеку, когда он погиб, всего жил. А у меня с папой общения было — помню всего два случая, когда мне было 2,5-3 годика.
А какие -нибудь может дошкольные воспоминания из детства?
Дошкольные? Когда мы вернулись в 44-м году из эвакуации в эту квартиру. Переехали, потому что наш дом разбомбило. А здесь жила моя бабушка, вернее родная сестра моей бабушки. Вот мы сейчас сидим в комнате, в которой во время блокады окно было заложено мешками с песком и в окне стоял пулемёт, а в комнате здесь жили солдаты. Бабушка жила в соседней комнате. Там она блокаду проводила. А мы сидим в долговременной огневой точке, в ДОТе сейчас сидим.
Т.е., это была практически передовая?
Так это и была передовая. Этих домов не было. Это постройка конца 50-60-х годов. Было поле чистое, Троицкое поле. Здесь кладбище было о котором мы все сейчас говорим, Южно-Успенское. Его границы проходят от ворот и прямо-прямо-прямо до железной дороги. Прямая дорога — это западная граница кладбища.
Война, эвакуация, детский садик.
Вы говорите здесь была долговременная огневая точка, это какое время года? Холодно было?
Да.
Как же вы тут жили во время войны круглый год, когда холодно было?
Печки. Печка была. Это отопление поставили где-то в 54-55 году, батареи. А так стояли печки, топили дрова. Когда дров не было — деревянные дома (деревянные дома же были в Мурзинке). Деревянные дома разбомбят и их растаскивали. Топили тем кто разрешал разбирать дрова на топку. Так разобрали мой дом, в котором я родился. Он стоял рядом с трамвайным кольцом, рядом с церковью. Его официально разобрали на дрова.
Значит, целый год здесь жили солдаты. Кого-нибудь из этих солдат Вы помните?
Да ну, что ты. Я и эвакуацию не помню. Документы у меня есть об эвакуации, что вывозили через Ладогу. Сопроводиловка есть с бабушкой: бабушка, двое детей. С братом. Мама работала на ГОМЗе, ныне это ЛОМО. А до войны ГОМЗ был частью завода «Большевика». «Большевик» эвакуировали вместе с ГОМЗ в Новосибирск. Мама была секретаршей Дмитрия Федоровича Устинова , директора. Но Устинова уже забрали в Москву для организации оборонных предприятий внутри страны, в тылу. А она (мама) с заводом была эвакуирована.
Александр Юрьевич, Вы говорите что здесь было кладбище. Вы на этом кладбище, наверно, ходили, играли?
Ходили, видел могильные плиты, играли. Мы не осознавали детьми (вся наша толпа, весь угол, нас было 10 пацанов дружных, которые дрались с соседним двором) что это кладбище, что могилы здесь.
А храм то был еще?
Был. Во время войны в него попал снаряд и храм был разрушен. Стены его были глазурованного кирпича, из того кирпича из которого построен храм на Крови. Спас на Крови. Такой же кирпич. Красивые стены. И они сложились.
Это продольные которые?
Да, да. Там не было уже алтарной части. Сам храм еще читался. Церковь было видно. Две стены опирались друг на друга, прикрывали внутренний интерьер церковный, спасали алтарь, прикрывали собой.
А что из школьных воспоминаний?
Я учился здесь. 332 школа была на месте громадного дома. Сейчас дом №3 по первому Рабфаковскому переулку, рядом с бывшим детским садиком. Она была семилетка и мы все учились в ней кто здесь жил. Потом семилетку заканчивали и переходили в 331 школу, туда к Ломоносовской на другое кладбище, с этого кладбища на другое, Фарфоровское. А в школе что помню, очень удобно было…
Школа мужская, женская?
Школа была мужская. Я учился только в мужской школе. Я заканчивал, объединяли. Что удобно было в школе. Очень удобно сбегать с уроков. Поскольку отопление было в школе кочегарка. В здании, или в группе зданий. И, естественно, лежала гора угля. А класс был на втором этаже. И удобно так, спрыгиваешь на эту кучу. И весь класс так прыг-прыг-прыг. Спрыгнул и отваливаешь.
А здесь, вдоль железной дороги, то что нынешняя улица Грибакина, начиная от дома Чурикова, примерно, стояли сотни танков, орудий разных крупнокалиберных. На переплавку сюда эту технику военную свозили, видимо, со всех фронтов, для того чтобы переплавлять в цехах завода Ворошилова. Завод Ворошилова — это бывший завод Верде, чугунолитейный производства Обуховского завода. Но потом, естественно, завод Ворошилова. Потом, когда стали на нём выпускать свою продукцию высокооборотистые двигатели для торпедных катеров, для самолётов, звездообразные двигатели, он получил название «Звезда». «Не звезда имени Ворошилова», как многие знают, а просто «Звезда». А старое название «Ворошилов». Так вот, мы в эти танки лазать, чтобы найти где там заряжено. Может пальнуть удастся.
И удавалось пальнуть?
Нет, но единичный случай был, когда снаряд забывали в дуло. А вдоль железной дороги, та что называлось Южноводопроводной улицей, которая идет в завод «Большевик», до второго этажа была свалка оружия. Там были свалены пушки, пулеметы, пистолеты, винтовки. Горы лежали до второго этажа. Можно было лазать по этому оружию. Это было очень интересно. У каждого был пистолет свой. У меня до 10 класса в сарае стоял токаревский пулемёт. Полностью исправный. У ребят там максимы стояли. Пацаны ходили вооруженные, будь здоров, здесь.
Как с патронами?
С патронами было труднее. Их там не валялось, патронов. Где-то доставали.
Оригинальное средство. То ли самооборона, то ли нападение?
Нет, это больше бравада. Никаких убийств, никаких огнестрельных не было. Бравада была, да. Ножи, поножовщина, вот это было.
Вы говорили, что с кем то дрались. С кем здесь драться то?
А как же! Двор на двор. Мы с соседним двором, потом вместе объединялись и дрались с теми кто жил в бараках, где милицейские дома красивые стоят, так называемые дома на полянке. Там стояло несколько бараков. Мы вместе объединялись и дрались с теми. Потом вместе все объединялись и дрались с правым берегом. На Неве уже, на льду, дрались. Все организованно было. Кулачные бои. Там было без всякого оружия, без ножей. Все по правилам:до первой кровинки, до первой слезинки, лежачего ногами не бить. Тех кто нарушал, били сами.
Честно!
Честно. Это были честные кулачные бои, традиционные.
А после окончания школы как? Что было?
После окончания школы была 331 школа. Это была молодость. Это поход через другое кладбище каждый день. Отсюда я уезжал, там среди тех могил шел. Там было кладбище с могилами, церковь стояла. Но там уже ни церковь, а какой-то цех был. Что то изготавливали в той церквушке. Церковь «Сошествия Святого Духа».
Это там где сейчас Ломоносовская?
Да, где Ломоносовская
Далеко тут идти то…
Что делать?! В Питере всегда считалось 10 километров не расстояние.
Это каждый день в школу и из школы?!
Да, а потом пустили трамвай. На трамвае ездил. И так три года на трамвае. Очень интересно. На подножке. Сэкономишь. 15 коп. стоил трамвай тогда. На подножке хорошо. А еще интересно, вдоль трамвая шли такие бордюрчики. На них можно стоять и за окошко держаться, корчить рожи кондуктору. Кондуктор тебе ничего сделать не может, а ты на колбасе стоишь и корчишь рожи.
Все друг друга понимали, поэтому всё было как надо. Школа, конечно, запомнилось мне: те знания, которые я получил 331 школе, это были, наверное, те единственные знания в моей жизни, (а потом я заканчивал массу других учебных заведений) которые дали мне основание для того, чтобы чувствовать себя человеком образованным. И вот сейчас тот мощный фундамент, который я получил в 331 школе, является основанием, если хотите, моей псевдоинтеллигентности. Псевдообразованности. То что есть сейчас.
Это начало вашего образования. Когда же началась ваша трудовая деятельность?
В 55 году я закончил школу.
Это сколько вам было лет?
17, в ноябре исполнилось 18. Тогда одухотворенный.
Десятилетка? (школа)
Тогда образование было была десятилетнее. Я закончил школу и, естественно, пошел поступать в морское училище, в мореходку среднюю, на Большом смоленском здесь. Оттуда меня выперли, сказали что у меня плохое зрение. Я страшно оскорбился, потому что зрение у меня было нормальное. Сразу перенес документы в ИТМО , институт механики и точной оптики. Поскольку ИТМО выпускал морских офицеров запаса. Мама работала в этой области, в ИТМО, в научно-исследовательском институте точной механики и оптики. Она работала инженером. Я думал что мне будет там полегче поступать, так как какие-нибудь, всё-таки, знакомства , связи. Она известный человек была в той области. Но случилось так, что в коридоре перед началом экзамена по математике я столкнулся с такой картиной: поступающий парень, я знал что он поступает вместе со мной, (он с папой был), они с папой передали пачечку денег преподавателю, который принимал экзамены по математике. А преподаватель увидел, что я это увидел! Когда я сел за парту, чтобы писать ответ на свой билет, преподаватель подошёл ко мне и сказал: «Ты зря сидишь, ты экзамен не сдашь». Мне пришлось встать и уйти.
Получается, увидел то, что не надо было видеть?
Да, и я ушёл в Летний сад, помню, на Демидовом переулке. Сел на скамейку и думаю: «Ну что, вот тебе и все двери открыты! Выперли!» Пришёл домой. Не стал говорить. Честно говоря, эту историю о моём непоступлении в институт я рассказываю первый раз. Пришёл, рассказал маме, что не поступил. Она сказала: «Я позвоню». Я: «Ни в коем случае». Ни она, ни я, никогда нигде не пользовались никакими протеже, знакомствами.
Поступил работать на завод. И работал на заводе. На Обводном канале раньше секретный завод был. Я на нём работал сборщиком-механиком радиоаппаратуры, а потом комплектовщиком 6 разряда . Поскольку я был грамотным, а после войны грамотных людей не было и закончивший десятилетку считался образованным человеком, то меня сделали комплектовщиком аж 6 разряда! Это высший разряд.
Практически мастер.
Я комплектовал запасные радиостанции для наших самолётов. И год проработал на заводе. На следующий год снова стал поступать. Поехал поступать в ЛВИМУ, где мне сказали что Вы не можете поступить. Был громадный конкурс. «Мы Вас принять не можем», — на медкомиссии сказали — «У вас больные уши». В этой глаза , там больные уши, там не сдавай математику. Я говорю: «Как!? У меня никогда не болели уши!» Они: «Вы нас обманываете! Не годен. Всё». Я вышел. Да что-ж такое! Жизнь стала серая, серая! Такая, хоть под трамвай бросайся. Иду у себя в первом городке здесь и встретил своего однокашника, Витьку Новикова. Он говорит: «Чё ты такой смурной?» «Да вот!, — говорю, — опять, в очередной раз отшили, даже и к экзамену не допустили». Он говорит: «Знаешь что, в Стрельне открылось училище Арктическае. Давай поедем?» Он в том же положении, что и я болтался, никуда не поступить. Мы с ним поехали в Стрельну. Подали документы. И я поступил.
И там оказалось, что со здоровыми ушами, со здоровыми глазами.
Причём было интересно. Когда мы подали документы в арктическое училище, в тот же день я проходил комиссию в клинике Чудновского. Мне проверяли уши. Там всё осматривали, просматривали. Потом когда я увидела что в моём листочке написано «годен» , я этот листочек взял а у врача и спрашиваю:
— А Вы уверены, что у меня нормальные уши?
— Да, нормальные, — отвечает он.
— Знаете, я сегодня проходил комиссию утром. Мне сказали, что я обманываю, что у меня ненормальный уши. Что я скрываю болезнь.
— Вас обманули.
Я поступил в арктическое училище. И 1 сентября, когда я приехал в свое училище, я забыл, что надо бросаться под трамвай, что жизнь, оказывается, очень интересная, что пацаны вокруг весёлые, разудалые. И было время обучения в училище. И были единственные три года, наполненные счастьем. Мне нравилось всё: стоять в нарядах, маршировать, делать физические упражнения, строевая служба, занятия, лекции. Мне нравилось всё.
Вы там жили или дома?
Нет, в экипаже. 3 года службы. 3 года счастья. Больше такого счастья не было в жизни. Были такие мелкие, обычные. Обычная жизнь человека. А там 3 года счастья.
Вы же первый раз заграницу попали на практике?
Первый раз мне не открыли визу. И это было счастье. Я благодарю Господа, что мне не открыли визу. Всем открыли, а мне и нескольким ребятам не открыли, потому что я был из семьи репрессированных. Я потомственный дворянин, отец у меня потомственный дворянин. Мать из мещан, рабочих Обуховского завода. Отец был репрессирован в свое время, отчислен из Горного института за 2 месяца до окончания с формулировкой (у меня есть справка, из архива): «за сокрытие социального происхождения». И это моё происхождение не давало покоя мне.
А какое же было это социальное происхождение? Сейчас же не секрет.
Сейчас-то нет, А тогда…
И какое же было происхождение?
Дворянин. Отец был дворянин, дед был дворянин. Все дворяне были, начинай ещё с XVIII века (мне известно) по линии отца. Но все офицеры, все служивые, не помещики, не имели собственной недвижимости. Все ИвАновы были служивые.
Правильно ИвАнов?
Да. Все служили России. Я последний офицер в нашем роду. Потомков больше нет, у меня дочери. Я офицер, наверное, уже в шестом поколении. Почему я говорю, что это счастье, что для меня не открыли визу… Меня отправили тогда на первую практику в 57 году в Архангельск. Где я попал на очень странное судно . Это теплоход с паровыми установками, где я проплавал несколько месяцев в качестве кочегара. Проходил практику, но я работал. Зарплата, всё. Бросал уголек.
(Поёт): Раскинулось море широко , И волны бушуют вдали…
Самые настоящие, понимаешь! Это я был. Я прошёл кочегарскую практику, которой очень горжусь. Это уникально, это редко. Я настоящий, возможно, последний на этом свете живой кочегар- угольщик.
В этом году не открыли визу. В следующем?
Им пришло указание, что вы, ребята, судите и по другим критериям. Мне открыли визу. и я в качестве моториста был устроен в Балтийское морское пароходство в 58 году и поплыл на теплоходе «Вильнюс». Всё лето пропал в качестве моториста на линии Ленинград -Лондон. Замечательные линии. Ленинград- Роттердам- Лондон- Роттердам- Ленинград. И все лето. Забегали в Щецин, Гамбург.
Ну и какие первые самые впечатления у молодого человека?
Приплываем в Лондон. Что такое Лондон в 58 году? Причалы в центре Лондона! Это сейчас с 60-х годов в Лондон не заходят, заходят по Темзе, до Тилбери. Это место швартовки судов. Грузовые причалы в Тилбери. А если хочешь в Лондон, то садись на автобус и едь в Лондон.
А тогда входили в сам Лондон. По Темзе, потом по каналам, там группа доков, причалы внутри Лондона, гавани-причалы. Indian док, Сари док. Сари док — для советских судов. Мы стояли в этом доке. Приплываешь в Лондон. Первое впечатление — у Сари дока громадное здание стоит, брандмауэр . И во весь брандмауэр фотография яичницы. Во как, вкусно! Представляешь, приплываешь, а там метров 40 на метров 30 — яичница, фотография!
Во-первых, таких фотографий я не видел никогда. Это первое впечатление о загранице, о Лондоне. Громадная вкусная яичница! В России у нас, в СССР, в это время было не густо с яичками и яичницей…
И конечно, стоянки. Месяц стоишь, два стоишь в Лондоне. Приплыл. Бастуют докеры. Не выгружают. Потом докеры закончили бастовать, буксировщики начали бастовать. Некому швартовать. А мы, пацаны, кое-какие бутербродики, рюкзачок за спину и по Лондону гулять, по музеям.
Английского языка хватало?
Английского языка не было. Нас же учили английскому языку такому, чтобы мы вроде как учили, но знать не должны. В школе французский был.
Была потешная история с французским языком у меня. Мы как-то пришли на другом судне во Францию, в Руан приплыли под Парижем. Я пацанам говорю: «Пойдем со мной в город, я французский знаю». Мы пришли в какой-то французский магазинчик, что-то там купить надо. Две продавщицы . Я им на французском языке объяснил. Они свалились под прилавок. Потом вылезли и говорят: «Вы лучше по-русски говорите с нами». Мой французский был супернижегородский , видимо. (смеется)
А они откуда знали русский?
Они из наших женщин, видимо, которые во время войны были в концлагерях. Там вышли замуж, остались. Там много женщин в Париже, в Руане, во многих прибрежных городах. Эти женщины всегда подходили к нашим судам. Боялись обняться, боялись, что арестуют, украдут, увезут в Союз, в Сибирь. Со страхами. Но всегда с радостью бросались к нам на шею.
С английским интересно было вот что. В училище был английский язык. Надо мной там хохотали. Ломать язык неприлично, некрасиво. На троечку сдавал. Когда я приплыл в Англию, я говорил по-английски. И англичане не смеялись. Приходило все в норму, в порядок. Я мог достаточно объясниться: где можно купить кусок хлеба, куда пройти, сколько стоит. Элементарным таким вещам.
Ну а после окончания арктического училища?
После окончания арктического училища, 1959 год, идут госэкзамены . Не дипломы писали, а госэкзамены. Последующие выпускники все писали диплом, а мы сдавали госэкзамены по всем наукам. Два экзамена я сдал. Между вторым и третьим экзаменом недели перерыва, на пляже в Стрельне я встретил эту даму (говорит о своей супруге, Тамаре Александровне).
Экзамены как-то побледнели, поблекли. Через 2 недели мы расписались. Я досдал окончательно экзамены. Свадьбы не было. Просто пошли мы и просто расписались в Кировском райсовете. Сели там на скамеечку. Подошел мой приятель училищный со своей будущей женой.
— Что вы сидите здесь?
— Да вот мы расписались…
— Расписались? Пойдёмте отметим!
У них денег нет, у меня денег нет. Наскребли на бутылку водки, на ветку винограда и стакан семечек. Пришли домой к ней, рядом с Кировском она жила. Это была наша свадьба. И всё. Ну, потом мама моя, конечно, сгладила неловкость. Организовала подруг.
И сразу в Балтийское пароходство. В сентябре месяце я ушёл в рейс. Так и пошло: 3 месяца, 4 месяца, полгода в рейсе. Пошли плавания. И так до 65 года я плавал. Дочка родилась через год после нашей свадьбы. А какая свадьба-то! Ежели хотите жить долго не празднуйте этих пышных свадьб. Достаточно стакана семечек и бутылки водки. (смеется)
Жили-то где?
А жили сначала мы у неё на квартире, потом переехали в этот угол. Здесь жила мама с бабушкой. Прожили 2-3 года, опять уехали в другое место.
Через 12 лет мне дали квартиру. За рейсы которые я делал на Кубу , как раз кубинские кризисы, меня премировали квартирой. В Колпино дали двухкомнатную квартиру , в нашем морском доме. И мы переехали в Колпино. Это было в 75 году.
И когда получился возврат снова на Троицкое?
На Троицкое поле? Дальнейшей моей жизнью невольно руководила моя дочь. Потому что с моего разрешения она рано вышла замуж за своего одноклассника. Надо было как-то помогать им. Ту квартира, которую я получил от пароходства, мне пришлось из-за неё (она училась в престижной школе французской) обменять на двухкомнатную хрущевку в Питере, рядом с её школой. Она закончила школу, вышла замуж, училась в университете, родила внучку. Надо где-то жить. Пришлось ту квартиру отдать ей, а мы переехали жить сюда. Вот и получилось, что в 1987 году я вернулся на Троицкое поле.
Балтийское морское пароходство, я так понимаю, было вашим путеводным и судьбоносным?
Есть три вещи, которые я люблю безумно в равной степени. Это арктическое морское училище, которым я позже командовал. Балтийское морское пароходство, которым я тоже командовал и Эрмитаж. Это в равной степени очень интересно. Работы очень интересные и полезные. Видимо, они и помогли мне дотащиться до 80 лет.
Мне последний месяц 79 лет. Я до 65 года плавал, потом мне предложили место преподавателя в арктическом училище. Я ушёл туда, преподавал год, мне не утвердили визу в очередной раз, я вернулся в пароходство. И проработал в пароходстве уже до 75 года в плавсоставе. А в 75 году, когда я повредил лёгкие в спасательной операции на Кубе, сжёг легкие, меня назначили неожиданно заместителем начальника Управления кадров Балтийского пароходства.
Это большая должность.
Да, был начальником. А потом вернулся командовать в арктическое училище и командовал там до 90 года, до закрытия училища. Сделал лучшее в стране арктическое училище. Я уверен, что это было лучшее на планете училище. Это было доказано.
В то время начиналось разрушение Советского Союза, закрывалось Балтийское пароходство. Закрыли Арктическое училище. Это уже была провокация против нашей Арктики. Потому что мои пацаны, 10.000 выпускников, не было ни одного острова за Полярным кругом, где бы не работали мои ребята, наши ребята. Это мощный удар был, чтобы погубить нашу Арктику. Сейчас молодцы спохватились, поняли что там наше богатство, наша граница. Вся Россия развернута к северу, а не к югу.
Насколько я знаю, Вы человек крещеный, православный?
Я крещёный, православный!
Нам известно, что Вы приняли активное участие в формировании прихода Успения Пресвятой Богородицы на Троицком поле и стали одним из его учредителей и членом приходского совета. Насколько важна для Вас эта сторона Вашей жизни?
Я считаю, что в Православной религии хранится то зерно из которого возродится великая духовность нашего народа. Совершенно необходимо восстанавливать старые храмы там, где это возможно, дабы не разрывать нить связывающую нас с нашим прошлым. Необходимо строить новые храмы там, где появляются новые районы. Ибо через Православную религию воспитываются лучшие человеческие качества, позволяющие нам создать мощное, высокоцивилизованное, высококультурное государство. К чему всегда и стремилась Россия.
Вы знаете, у каждого человека есть момент в жизни, который он помнит ярче всего. Вот если бы спросить Вас сейчас: самый счастливый момент вашей жизни?
Это архитрудно, потому что счастливых особых — то не было. В училище — да. Наиболее яркие — это рождение дочери, конечно. Я пришел с рейса, у меня тут в кроватке симпатичнейшее существо.
А наряду с рождением дочери, какие еще яркие положительные моменты?
Их было навалом, но таких, чтобы подвести их в категорию счастья какого-то такого, оглушающего… их немного.
Получается так, что с точки зрения карьеры у Вас успешная жизнь, но Ваше счастье всегда лежало в плоскости семьи?
Да, потому что я всё дочери отдал. Я ее хорошо воспитал, хорошо обучил, она закончила университет, исторический факультет. 30 лет уже работает преподавателям в университете, преподаёт историю Санкт- Петербурга. Чем, собственно, занимаюсь и я.
Я заметил одно. Она ревнует меня. Она не гордится папой, она ревнует. Она, мол, должна лучше знать. (смеется)
То работа, которую Вы последние годы достаточно активно ведете по краеведческому направлению: история места где вы живете, района, микрорайона. Вы этим почему занимаетесь?
Это с детства. Я этим занимался со школы. Мальчишкой еще. У меня была большая библиотека. очень большая, до 3000 книг. Мы раздали их. Я брал книги особенно касающиеся Петербурга. Естественно это: Цыфиров, Столпянский, Пыляев, Пунин. Но интересно было, кто где жил в Петербурге. Я пушкинианой серьёзно занимался. Где жил Пушкин, квартиры где жили его друзья, где жили его любимая, любовница и прочее. Я брал книжку, там в конце книжечки адреса, где они жили, какие события произошли. Шел в эти места. Пытался войти в квартиры, где они жили. Ходил по адресам, которые вычитывал в книгах. Гулял по Питеру. Я хорошо знал архитектуру.
Моё хобби — это мораль в архитектуре. Как архитектура воздействует на человека. Я физически ощущал воздействие архитектуры на мой мозжечок, на гипоталамус. Я шел мимо касс Аэрофлота на Невском проспекте — венецианский стиль, замечательный совершенно — шёл и чувствовал, что у меня в голове что-то меняется. Буквально какая-то тяжесть в голове.
Это достаточно интересное увлечение для инженера-механика.
Я стал механиком чисто случайно. Я поступал в Арктическое училище на радиоинженера, поскольку я работал на заводе, где была радиоаппаратура. Была такая строчка — механник-сборщик. В приемной комиссии мне сказали, что у них радисты уже все набраны, так что давайте его на судомеханический. И мне ничего другого не оставалось. А я терпеть не мог теплотехнику! Для меня термодинамика, сопротивление материалов — это враг. Но я честно 3 года отучился в училище, в итоге стал очень хорошим механиком. Даже консультировал механиков у нас пароходстве…
Поступил в училище в 1959, закончил, а в 1963 я поступал в Академию художеств на искусствоведческий факультет. Я самостоятельно изучил программу среднего художественного заведения. Сдал на тройку профессиональный экзамен. Там первым экзаменом шло собеседование. Перепутал художников. Мне задали вопрос: кто из художников во время войны рисовал в Ленинграде? Я вместо Пахомова назвал Пластова. Пластов — это картина «Фашист пролетел». Уходящий вдаль фашистский самолет и мальчонка, убитый этим лётчиком. А Пахомов просто делал зарисовки блокадные. Люди, погибшие в блокадном Ленинграде на улицах города. Перепутал фамилии. Мне сказали: троечка. А с «троечкой» что там делать? Я сам не пошел, потому что надо было только пятёрку. Позже я всё равно поступил в Высшую школу культуры через несколько лет.
Александр Юрьевич, у Вас такая интересная и очень разнообразная жизнь… 80 лет нынче — это не преграда, это не какой-то рубеж. Хотелось бы знать Ваши планы на Вашу дальнейшую жизнь? Если Бог даст здоровья, что в планах?
Для себя я решил одно. Пока я ещё пригож как-то, остатки зрения есть, я буду отдавать то, что я накопил, то что я знаю…А знаю я и видел много . Я говорю это не в качестве какой-то кичливости, хвастовства. Просто, действительно, тысячи людей вокруг меня были. Я знаю кто чем дышит, кто чем дышал, кто плавал вместе, кто чем интересовался. И мне просто надо отдать людям то, что Господь дал. Для меня это чувство чести и достоинства. Это главное. Не награды, мне это не надо. А биография — это интересно.
И в завершении хотелось бы мне спросить вот еще что: что бы Вы сказали, какое могли дать свое напутственное слово молодым людям, тем кто в этой жизни хочет чего-то добиваться, что-то делать, каких-то свершений? Какой-то ваш совет, потому что прожить такую яркую, насыщенную и наполненную жизнь, и продолжать жить ею до настоящего времени, и отдавать себя всего до последнего остатка людям, — конечно, это жизнь достойная. Как эту жизнь сделать, как ее организовать?
Когда я иду в школу, где приходится говорить с детьми, я им говорю: «Ребята, запомните: я много видел. Есть очень красивые города, наполненные историей. Но наиболее стройного и гармоничного во всех отношениях города чем Петербург — нет! Надо любить Петербург! И надо знать Петербург! Потому что каждый дом в Петербурге, в старом Петербурге, не в новом хрущёвском, а в старом Петербурге досталинской эпохи включая, рассказывает о чём-то. Либо о своей истории, либо о истории жильцов живших там. За этим стоит громадное совершенно непознанное некое опосредованное влияние на твой собственный мозг. Ты его не будешь ощущать, но ты станешь умнее, интеллигентнее, когда ты будешь ходить по улицам города и смотреть на эти дома.
Почему кариатида стоит? Она не просто так стоит. Это не блажь какого-то владельца этого дома. Нет, она рассказывает! Почему здесь львы стоят? Почему такие капители, а не этакие? Почему Казанский собор? Почему Исаакий? Всё имеет свою моральную историю. Архитектура выражает мораль, она выражение направленного действия. Почему тюрьма строится именно такой? Не праздничной и не веселой, чтобы вызвать чувства отдохновения или зависть у заключённых? А, именно, угнетающей? Да, потому что сама архитектура, эти интерьеры и экстерьеры, они сами воздействуют на мозг человека воспитывающе! А Питер воспитывает только высокий вкус, порядочность и достоинство. Вот это самое главное.
Это хорошее заключение: порядочность, вкус, достоинство. Я думаю, что на этом мы можем Вас поблагодарить. И заранее не поздравляют, но поблагодарить за то время, которое Вы уделили, за то что нам удалось так интересно пообщаться. Всего Вам самого наилучшего. Я благодарю Вас.
Спасибо.
Вопросы задавал Мурзин Павел Леонидович, выпускник ЛВИМУ им.адм.С.О.Макарова.
Поделиться:
Комментарии